Елена Павлова - Ряд случайных чисел [СИ]

— Ри, что это?.. — это был почти стон.

— Ш-ш-ш, — он взял ее сзади за плечи и тихо сказал на ухо — Это просто ночь. Над океаном и над Миром. Да, велика, но власти в ней не больше, чем ты позволишь ей! Не позволяй ей овладеть тобою — владей сама! Собою, ночью, океаном, небом. Если хочешь, мы взрежем эти звезды, как мечом, моими крыльями! Не передумала? Летишь?

— Лечу! И будь, что будет! — решительно кивнула Тия. Ее колотил озноб, но она не замечала этого, заворожено глядя вдаль.

— Тогда полотенце снимай, — очень прозаично сказал Ри. Тия как очнулась. Заморгала, обернулась растерянно. — Снимай-снимай, иначе контакта не получится, — пожал плечами Ри. — А без контакта — смысла нет, так и на тележке покататься можно!

Коротко вздохнув, Тия размотала такое уютное полотенце. Сразу стало еще холоднее, ее затрясло, она обхватила себя, съежилась. Ри притянул ее к себе спиной, держа руками за плечи.

— Разведи локти. А еще лучше — раскинь руки в стороны, — Тия послушалась и почувствовала, как что-то наползает по ее бокам на грудь и живот, мягко обхватывая и будто присасываясь. Она выгнула шею, заглядывая себе подмышку. Тело Ри как будто вбирало ее в себя, грудь и живот скоро оказались покрыты толстым слоем его странной плоти, как панцирем.

— Подожми-ка ноги! — Ри сделал два быстрых шага к обрыву и упал грудью вперед через край.

Тия завизжала на ультразвуке, когда ей в глаза, в лицо, в душу рванулась бездна. Сверкающий оскал прибоя показался зубами чернозвездного чудовища — и она летела в эту бездонную пасть!

Но уже развернулись по сторонам огромные прозрачные крылья, вспыхивающие туманными радугами в свете луны, поймали ветер, понесли вверх, вверх, еще выше…

Тия хохотала, кричала, плакала. Так свободна, так счастлива она не была никогда в жизни — и так несчастна тоже. Ослепительная свобода, пьянящая скорость, головокружительная высота — и отчаянная, рвущая сердце тоска одиночества. Ни вблизи, ни вдали — не было в небе других крыльев, не было. Она больше не мерзла — тело дракона вобрало ее в себя целиком, кроме головы, но и та была защищена от пощечин ветра прозрачным щитком. Она чувствовала его тело, как свое. Это не он — это она взмахивала радужными крыльями, набирая высоту, а потом парила, ловя ветер. А теперь снижение — и навстречу несутся волны, с бешеной скоростью мелькая под крылом. Если сейчас крыло заденет волну хотя бы краем — их закрутит, сомнет и разобьет об воду! Вверх, вверх!..

— Ну, как ты? — ощутила она всем телом заботливое внимание с вопросительной интонацией. И отозвалась взрывом восторга, благодарности и желания. Я хочу быть драконом, Ри! Как ты! С тобой! Он ответил озером печали. Если б я мог, дитя, если б я только мог… Смотри, я покажу тебе брачный танец — в одиночестве…

Переливались туманные радуги в голубом хрустале крыльев и хвоста, сверкали в лунном сиянии, и некому было смотреть на них, кроме звездной бездны. И фигуры танца, что при исполнении вдвоем знаменовали грядущее счастье, превратились в одиночестве в письмена печали и тоски на черном бархате небес. Ничего не увидела Тия — смотреть можно только снаружи — зато все почувствовала и все поняла. Не будет пестрых занавесок. И цветка на окне не будет. И ее здесь не будет. Не потому, что она плохая или глупая. Просто потому, что она не дракон, а всего лишь человечек, которого и научить-то толком за его коротенькую жизнь ничему нельзя, а вот привязаться душою можно. И оплакивать потом потерю — долго, тысячи лет, всю жизнь. Долгую-долгую жизнь дракона. И плакала она от его печали, и мотала головой, стряхивая слезы — руки ее сейчас были частью их общего тела, и ей, как и дракону в полете, нечем было вытереть глаза. Только ветром. В тишине и безвременье, сияя туманной радугой в голубом хрустале, танцевал над Миром одинокий дракон — зачем-то, себе на горе, ожившая безделушка.

Ри приземлился на край, так мягко, как только смог, сделал пару шагов и трансформировался. Ноги Тии уже стояли на земле — но она еще была там, она еще летала. Связь еще не прервалась — да и прервется ли она теперь? Он такого никогда еще не делал ни с кем, и чего ждать — непонятно. Он хорошо чувствовал состояние девочки — как свое — и терпеливо ждал, когда она вернется. Она опять стала мерзнуть, он вызвал крыло и укрыл Тию, как плащом. Она не заметила — смотрела в темную даль, где только что была так свободна — и так несчастна. Пусть это была и не ее печаль, но на таком уровне сочувствия бесследно исчезает граница между чужими и своими переживаниями.

Наконец она прерывисто вздохнула, пошевелилась.

— Я прощен? — спросил он без слов. Она ответила растерянной благодарностью, потом — вдруг — хлынуло отчаяние.

— Ри, — тихо сказала она, вжимаясь в него спиной и притягивая к себе крыло, — Это я тоже забуду, Ри? — Он ответил сочувствием, убеждением, заботой.

— Поверь мне, это необходимо, Мелисса! С тем ужасом, который я с тобой сотворил, ты не сможешь нормально жить! Да и танец в небе ничего, кроме тоски по несбыточному, тебе не принесет. Я не могу остаться, девочка — я связан клятвой, и не могу взять тебя с собой — тебе там не выжить! Я иду туда работать. Ты же не захочешь стать обузой? Он чувствовал, что объясняет не то и не так, чувствовал, как нарастают в ней горечь и обида — и не знал, как это исправить. Блин, он все-таки неисправимый дурак! Надо было стереть ей память во время сна — и отправить домой. Да, было бы еще одно неприятное воспоминание — ну и что? А теперь что делать? Она опять расстроена! Чем теперь ее успокаивать? Она развернулась в крыле, встала к нему лицом. Обреченность и упрямство.

— Тогда не стирай ничего! И пусть я буду помнить то, — она кивнула на вход в тоннель, — зато буду помнить и это тоже!

Что же делать? Так, похоже сообразил!

— Давай сделаем так: я сохраню твою память об этом дне у себя. А потом — ну, скажем, через двадцать лет, я вернусь — и мы поговорим. Ты будешь совсем взрослая и сможешь спокойно решить — а нужна ли тебе такая память, — он укрывал ее крылом, она, стоя на цыпочках и переминаясь на холодном камне, упиралась руками в его грудь, пытливо и требовательно глядя ему в глаза. — Может, ты и не захочешь. Как тебе такой вариант? Годится?

— А ты сможешь за это время узнать, как сделать из меня дракона? — надежда, вера, упрямство, упрямство, упрямство! Теперь уже Ри ощутил отчаяние. Соврать, что — да, сможет — он не мог. Связь не прервалась, его вранье она бы сразу почувствовала и обиделась. Честно сказать, что — вряд ли, уже несколько тысячелетий он бьется над этой проблемой, а тут двадцать лет, смешно сказать — она опять расстроится. Он растерялся. И поцеловал ее, чтобы ничего не отвечать. В щечку, легко, по-дружески, чуть сильнее обняв крылом. Он часто так делал в прошлом, когда еще общался с женщинами. И сразу понял, что давняя привычка сыграла против него. Ой, дурак, мысленно застонал он, ну когда же поумнею-то? Поздно. Ответ ее тела утопил его в кипятке, и желание было совсем не детским. Она молча, покраснев до слез, растерянно глядела ему в глаза, потрясенная собственной реакцией, а тело говорило на своем языке, без слов, без образов, без мыслей — только эмоции и ощущения, обнаженные, острые, как бритва. То, что было — это же все должно происходить совсем не так? Не так, обезоружено признался он. А как? Я знаю только боль и стыд. Так не честно! Покажи, как это должно быть! И не ври, я почувствую! Ри хорошо помнил, что сказала ему однажды та, которую он до сих пор считал самым умным человеком, встреченным за свою жизнь: женщины редко первыми предлагают близость, потому что предложить и быть отвергнутой психологически ничем не лучше изнасилования. Похоже, никакого выбора вариантов развития событий у него не осталось.